Катерина Евдокимова: «Не могу спать нормально, кажется, что снова на допросе»

Минчанку Катерину Евдокимову и ее мужа, музыканта Антона Маслыко, задержали летом 2022-го. Родителей троих несовершеннолетних детей обвинили в «грубом нарушении общественного порядка» — проще говоря, участии в маршах протеста. Доказательством послужили несколько снимков из соцсетей.

Антона приговорили к 1,5 годам колонии, а Катерину — к 3 годам «домашней химии». Хотя позже оказалось, что более «легкое» наказание на самом деле куда жестче, чем считается.

К тому же, только за первый год беларуске предъявили три нарушения, дважды отправляли на «сутки». А в январе-2024 пришли снова — по поводу продуктовой помощи от I Need Help. Дожидаться нового ареста они не стали, семья вынужденно покинула страну. И уже в Литве Катерина и Антон узнали, что ждут еще ребенка.

— Когда были первые аресты, еще в 2020-м, потом приехали в 2021-м к родителям с обыском — и я мужу говорила, и все друзья, что просто так нас не оставят, — вспоминает Катерина. — Но он не верил, — ничего особенного против нас не было, кроме участия в маршах, а тут работа, дом.

Когда Антона арестовали, мне предлагали уехать, даже визы собирались делать — но мужа же сразу не выпустили, повезли на Окрестина. И я отказалась. Уехать? А как? Его посадят, и не будет ни связи, ни передач, ни свиданий.

«Когда волна насилия коснулась вообще всех — как можно промолчать»

— Помните день задержания?

— Да, 29 июня. Это был самый ужасный день, хуже, чем все последующее: суды, обыски, приговоры. Потому что, во-первых, неожиданно — это было 7 утра, мы ехали с детьми в аквапарк, муж собирался нас завезти и сам поехать на работу. И вот мы выехали из деревни, еще даже на трассу не повернули, как нас остановила машина ГАИ.

Я даже сначала не поняла, что происходит, сидела, копалась в телефоне — и только потом увидела, что мужа уже повалили на землю. Дети очень испугались. А силовики влетели в машину, попросили телефон.

— Попросили?!

— Ну как — кричали, «отдавай телефон». Сын, Степа, подумал, что это какое-то разбойное нападение — потому что именно так и выглядело, люди в обычной одежде, не представились, налетели, забрали телефоны. Я, честно говоря, плохо помню этот момент — но дети говорили, что я пыталась снимать задержание.

Один сел за руль, и стало понятно, что это уже не ГАИшники, те просто тянули время, якобы мы не дали кому-то проехать. А этот за рулем сделал вид, мол, очень удивлен, что мы с детьми, и не знал, что с ними делать.

В итоге позвонили моей маме, она еще не успела уехать на работу — оставили у нее детей, и для них, и для нее это был страшный стресс.

— Беларусские силовики любят спрашивать у задержанных, мол, чего вы вышли, чего не хватало вам?

— Вообще, я выходила и раньше — в 2010 году, на Чернобыльский шлях. Потом какое-то время не участвовала в политической активности. А в 2020-м лично я вышла, наверное, даже не после фальсификации выборов 9 августа, все с этим было понятно — а когда прошли выборы и начался настоящий кошмар, стали задерживать и жестоко избивать людей.

Многих моих знакомых избили, посадили, задержали. И когда ты видишь эту несправедливость, остаться в стороне просто нельзя. 16 августа, на один из первых больших маршей, мы начали выходить.

Не знаю, до сих пор не могу понять, как нормальные, адекватные люди тогда могли промолчать и ничего не делать. Не говорю о старшем поколении, у кого уже возраст, болячки, да и убеждения — но люди, которые понимают, что происходит. Может быть, до августа 2020-го можно было быть реально вне политики, жить своей жизнью, но когда эта волна насилия коснулась вообще всех — как можно промолчать.

Произошло столько не просто ссор, а полного разрыва отношений. От бабушки Антона все родные скрывали ситуацию, что мы выходим на марши, она уже в возрасте — а я прямо сказала, когда спросили. И она на меня кричала: езжай жить в Украину, что ты здесь сидишь?!

«Заявили, что я специально приехала «в бело-красной одежде»

— Суд, приговор: папа в тюрьме, мама на «домашней химии», фактически, прикована к дому. Как с этим справиться, когда в семье трое детей? И как отреагировали сами дети?

— Когда Антона задержали, нам ГУБОПиКи сказали, что «сидеть будет один из вас», и почему-то мы решили, что я — все-таки у меня в инстаграме фотографии с маршей нашли. Да и мужа все время пытались убедить: мол, это все из-за нее.

Вообще, с задержанием мутная история. Когда они уже приезжали с обыском, я спрашивала: а почему не могли нормально домой прийти, без этого боевика с ГАИшниками на дороге, без того, чтобы детей перепугать?

Ответили — а мы не знали, что у тебя дети. Хотя говорили, что два месяца следили за моими соцсетями — а у меня там, кроме детей, никого нет в публикациях, — с нервным смешком вспоминает Катерина. — Понимали ли дети, что происходит?

Самая младшая, Агата, — вообще нет, ей на тот момент было 3 года. Даже когда ездили с ней в колонию, в СИЗО на свидание, она так и не поняла, что папа в неволе. Сын в свои 7 уже все понимал, все знал, ну и старшая дочка, конечно, тоже.

Страшно было, когда на суде прокурор просила для обоих колонию. Но тут так получилось: приговор должны были вынести 13 октября, а 14-го же День матери. И когда запросили меру наказания срок в колонии, мы целый день провели в суде с адвокатами, а там все откладывали, откладывали оглашение, и на следующий день с утра объявили, что «домашняя химия».

— Вы отбывали ее в Смолевичах — хоть и близко к Минску, но все-таки небольшой город, все друг друга знают. Были в системе те, кто относился по-человечески, стыдился смотреть в глаза, или только те, кто «я просто выполняю свою работу»?

— Были некоторые проверяющие. За ночь, например, могло прийти две проверки — и мне намекали: не ложись спать, еще не все. В ИВС, где я сидела «сутки», практически все начальники ужасные, но совсем молоденькие мальчики-постовые, было заметно, сочувствовали, даже пытались как-то помочь, но было нельзя — все, каждый шаг отслеживался по камерам.

А было, когда я приехала и еще не знала, что попаду на «сутки» — в серых штанах, оранжевой домашней кофте с единорогом — заявили, что я специально приехала «в бело-красной одежде». К куртке еще прицепились — радужная.

Еще был начальник РОВД, рассказывает Катерина, показывал бумагу из области: мол, за нарушение режима отбывания наказания нужно применить к ней меры взыскания. Но так и не объяснил, почему дали именно максимальные 15 суток, а не пять, семь или выговор.

— Новый год вы встретили в ИВС…

— Да. И это было ужасно. Получилось, что я сидела одна как «политическая», но слышала соседние камеры и знала, что многих задержали накануне, причем за такое — кто-то, например, возле отделения петарду взорвал. Но всех их отпустили 30 декабря, и я слышала только гулкую тишину. Даже по раздаче видела, что я осталась одна: еду я там не брала ни разу, только чай, но видела, что на подносе нет еды — то есть в ИВС больше никого, кроме меня, не держат.

А еще 31-го ко мне пришла какая-то проверка, до сих пор не знаю, кто ее вызвал. Типа проверили: зашел мужчина, спросил, есть ли жалобы — и тут же вышел.

Один мальчик постовой мандарин принес, салюты я слышала. Но себя настроила не переживать, Новый год и Новый год, ладно.

В «сутках», вспоминает беларуска, тяжелее всего далось 4 января: в этот день хоронили ее отца — но Катерину на похороны, предсказуемо, не отпустили. А сын Степа должен был ехать в Париж на концерт, но еще не были готовы документы, в частности, разрешение на выезд для пограничников.

— Знала, что они с ребятами из ансамбля к этому выступлению готовились, и очень переживала: выпустят ли из страны, не выпустят. Первым вопросом, когда муж меня забирал, было: «Где дети?»

Муж каким-то чудом выпросил в посольстве бумаги, и дети все-таки выступили в Париже — хотя и сами очень боялись, что за это время меня посадят окончательно.

«Сказали звонить мужу, чтобы забирал меня — а он ехал уже с вещами»

— Что-то вообще получалось успевать на «домашней химии», с учетом ограничений?

— Я отбыла год, потому что в октябре озвучили приговор, а пока шла апелляция у мужа, у меня — вступил в силу только в январе 2023-го. Сначала вроде было ничего, свободное время, когда можно выходить из дома, было 2 часа, а после случая в Мачулищах все ужесточили, только час.

Я спрашиваю у инспектора: а что можно успеть за час, если до ближайшего магазина из моей деревни ехать полчаса? А врачи, а детские кружки, школа — я же опекун детей, кто с ними может поехать?

В результате как раз из-за поездки с детьми мне «сутки» и дали, якобы нарушение режима — хотя мы ездили в поликлинику, по острой зубной боли, я привезла справку со штампом.

Спрашивала, что нужно было делать в такой ситуации, отвечают: «У тебя муж вышел, пусть он ездит. — Так он же работает». Но им вообще все равно. Притом мужа с прошлой работы уволили, потому что непогашенная судимость, и якобы не имеют права взять — работу сменил, и еще нужно было отмечаться каждую неделю.

Меня тоже, было дело, пытались обязать работать. Говорю: вы прикалываетесь, кто меня возьмет?! Муж в тюрьме, я деревне с тремя детьми, на «химии» с правом выхода из дома на час. Им не подходил мой заработок в интернете, пока не удалось оформить самозанятость.

После трех нарушений беларуска поняла, что четвертое — только вопрос времени, и «досидеть дома» ей не дадут.

— Причем им найти нарушение ничего не стоит. Один раз ко мне приехала подруга с сыном, он выдернул случайно звонок из розетки — и у меня еще долго был «бзик» проверять, включен ли звонок, работает ли — ведь могут прийти, позвонить и сказать, что не открыли, все, готово нарушение.

Или еще пример: я жила в частном доме, и нигде не прописано, можно ли выходить во двор до калитки, или только в доме находиться. А с проверками приезжали не только смолевичский РУВД, но и прокуратура, и участковый. И вот говорит участковый, мол, выйди со двора — он боялся заходить из-за собак, — а потом узнала, что выход за калитку могли расценить как то, что я покинула территорию.

Прошлой зимой к семье снова «пришли» — узнавать о продуктовой помощи, которую политзаключенные и их близкие получали через инициативу INeedHelpBy.

— Я получила ее в 2022 году, где-то под Новый год. Так как у нас магазина не было в деревне, то очень часто пользовалась е-доставкой. И силовики перелопатили все приложение, искали онлайн-оплату — нашли, спрашивают, откуда. А я и в самом деле не знала, от кого это — просто позвонил знакомый, сказал, что люди хотят помочь и могут оплатить заказ. И уже когда меня везли в РУВД, расспрашивала, в чем дело, неужели нельзя, чтобы люди друг другу помогали? Говорят, это-то можно, а вот сотрудничество с «экстремистской организацией» — это никак нельзя.

Пока там сидела, перебирала в голове, до чего еще могут докопаться, поняла, что есть несколько моментов. И что это четвертое нарушение, а значит, по-любому — суд о пересмотре меры наказания (а у меня еще два года «химии», это год колонии), вопрос только в том, сразу будут судить или нет. Думала, что ведут в камеру. Но в тот день очень многих задержали, и, может, поэтому сказали звонить мужу, чтобы забирал меня — а он ехал уже с вещами, тоже думал, что меня «закроют».

Семье сказали, что в течение недели позвонят по поводу суда — и стало понятно, что звонок может прозвенеть в любой момент. Решили уезжать из страны буквально назавтра ранним утром, и всю ночь, вспоминает беларуска, присматривались к машинам на улице — не подъедет ли «бусик».

— Это был четверг. И я так думаю, они поняли, что меня нет, только в понедельник, когда не пришла отмечаться, а в выходные даже не приезжали проверять, — говорит Катерина.  — И это их «косяк».

— Насколько я знаю, с собой удалось взять буквально по рюкзаку?

— Тут какая история: дети вообще не знали, что мы уезжаем, думали, что едем на рыбалку. У нас были удочки с собой, и в рюкзаках запасная одежда. Старшая дочка вообще ехала с танцев из города, — хотя я ее просила одеться как на рыбалку, все равно вырядилась. И я до конца не знала, куда мы едем — только знала, что в Литву.

«Все время снятся какие-то кошмары»

— Вы почти полгода в Литве. Удалось, наконец, выдохнуть?

— Наверное, нет, еще не было такого момента. Даже когда прошли границу, не было чувства, что в безопасности. Может быть, потому что мы все еще без документов, не знаешь, одобрят заявку на международную защиту или отправят тебя обратно.

А там начали «доставать» всех родных, и ты не можешь расслабиться: кто знает, что ищут, что им стукнет в голову следующий раз? Приходили к жене брата, якобы отдать телефон, второй уже, который у меня забрали — но не отдали им, требовали моего личного присутствия.

До сих пор, если честно, не могу спать нормально, все время какие-то кошмары, кажется, что я на очередном допросе.

Когда мы ехали на такси на границу и останавливал патруль, аж сердце зашлось. И как-то с друзьями отдыхали семьями, а у них большая черная семиместная машина, где можно открыть боковую дверь дистанционно. Возвращаемся из леса, я впереди — и тут отъезжает эта дверца, прямо по нервам, словила флешбек.

У мужа это гораздо проще проходит, он помнит, как сидел, но просто живет дальше. Дети вот периодически спрашивают, когда мы вернемся. Особенно старшая, Нелли, она там оставила друзей, бабушку, танцы — 8 лет занималась, профессионально, и ей очень тяжело сейчас без этого.

Сейчас они ходят в польскую школу, там был неполный класс, в отличие от литовской, поэтому людей меньше и учителя могут уделить больше внимания, помочь, подсказать.

Я очень благодарна за помощь «Дапамоге»: они помогли нам пересечь границу и дали приют на первое врем. Но физически и психологически в «Замке» мне все же было сложно: три месяца был очень сильный токсикоз, а я не сразу поняла, что беременна, тест не показывал.

Сейчас в пригороде, но и там — каждый миг понимаю, что это не мой дом, где все привычное и свое.

Сбор, который объявлял для нас By_SOL, правда, собрали, это большое подспорье. И муж крутится, как может, за какие-то подработки берется, свое дело пробует начать. Я тоже хотела кое-что попробовать, но главное, разобраться с документами и решить со школами, с садиками, все эти вопросы.

— В таких условиях узнать, что ждешь четвертого ребенка — это шок?

— Мы планировали ребенка, когда Антон вышел из колонии — потому что он очень хотел еще детей, а у меня как бы и возраст уже. И решили, если ничего не получится — закроем тему. Мы отказались от этой мысли, а когда начались снова проблемы с КГБ и это все, вообще не думали, ну какие дети. Это потом я узнала, что бежали-то уже с ребеночком, — улыбается Катерина.

— Но это самая тяжелая беременность. И в том смысле, что физически плохо, и морально тяжело, от миграции почти полгода никакого ответа, а уже и банковский счет могут заблокировать, Агату, младшую, в сад без документов не берут… Рожать — понятно, а дальше как?

— Отношение врачей в Беларуси и в Литве…

— Очень разное. Здесь все намного проще. Нет такого отношения: ой, уже 38 лет, куда вам… Никто тебе не ляпнет просто так, как было в Беларуси, что у тебя, возможно, замершая беременность и что по возрасту прямо сильно рискуешь.

Раз в месяц я хожу на анализы, и не требуют обхода всех врачей. Второе УЗИ сделала, узнала, что все хорошо — а третье уже не обязательно. Вообще, здесь врачи не давят.

Мы попросили даже пол ребенка нам не говорить, — по большому счету, это не самое важное.

«Совершенно никакой ностальгии»

— Что помогает не опустить руки?

— Когда вспоминаю последние месяцы в Беларуси, разговоры силовиков при задержании, и представляю, что могла сейчас находиться в колонии, то думаю, что проблемы с садиками и школами, с тем, что сын не занимается музыкой, а старшая дочка танцами — не такие уж это проблемы.

Потому что там тебе могут дать «сутки» вообще ни за что, несмотря на маленьких детей. У нас в Смолевичах было 15 человек «политических», но сажали на сутки только мужчину, которого застали выпившим — и меня. «Муж твой вышел, теперь ты будешь сидеть» — это было все объяснение.

Так что руки я не опускаю — наоборот, ищу к чему бы приложить. Браслеты вот плету, — улыбается беларуска.

— Получается строить какие-то планы, или далеко в будущее не заглядываете?

— Конечно, все равно они строятся, планы. Хочется, чтобы с работой сложилось, с поступлением. Но пока не до конца понятно, будем ли мы здесь: муж готов оставаться, я — не знаю. Настораживает отношение, когда беларусов лишают ВНЖ.

Если сейчас задать вопрос, хотела бы я вернуться — наверное, нет. Не знаю, сколько должно времени пройти. Совершенно нет никакой ностальгии, грусти по людям или по любимым местам — разве что по дому иногда тоска накатывает.