Алексиевич: «Говорят, Лукашенко не может простить нам пережитый страх. Но я думаю, дело не в этом»

— Наш протест 2020 года был, наверное, самый идеалистический протест, который я видела в своей жизни, хотя я много ездила по миру и видела много людей, желающих жить иначе, — размышляет Светлана Алексиевич на канале ТОК. — Помню, как мимо моего дома шла колонна, сотни тысяч людей, спускалась и шла немного с ними.

И там были красивые молодые женщины с детьми, с колясками. Насколько мы чувствовали себя в безопасности, насколько мы были романтичны.

Почему-то мы представляли, раз мир вокруг гудит и меняется, значит, у нас что-то должно произойти, этот главный выйдет и увидит, что нас так много, что мы думаем иначе.

Вышла большая часть народа, и никто из нас не подумал, что может быть кровь. Никто из нас не был готов к крови. Сейчас, наверное, мы уже жестче себе представляем свободу. А тогда думали, что это праздник, что это красиво.

Писательница объясняет психологию беларуских протестов тяжелым наследием нашей истории.

— У меня на этот счет есть пример: люди 70 лет сидели в лагере и вышли оттуда, и вот стоит этот человек за воротами, но разве он свободный? Это несвободный человек. Он не знает, что это такое —свобода.

Свобода, демократия — это все еще не было обжито нашей культурой, нашей душой, сердцем, нашей практикой жизни. Это все было не вжито, осталось такое незаполненное пространство.  

У архитекторов есть выражение — паника незаполненного пространства. Пожалуй, это точное определение нашей жизни. Мы не знали, что делать с этим незаполненным пространством. Нам нечем было его заполнить. А его надо заполнять материально, надо знать, что делать. Но мы не знали.

Мы не любили коммунизм, нам показалось, что коммунизм мертв, но это тоже была ошибка. Однако как идти к свободе, как ее добиваться, такого опыта ни у кого не было.

Мы были мечтатели, мы были прожектёры, мы были людьми, которые не имели рядом практического примера. Может, у нас не хватало самостоятельно мыслящих людей…

В странах Балтии, Польше их было больше, потому что там была другая история. С нашей маленькой страной очень жестко поступали — и в войну, и в ГУЛАГе погибали лучшие. И мы вышли с достаточно обедненным человеческим потенциалом.

Потому что диктаторы из Кремля очень боялись этих маленьких государств и прежде всего уничтожали интеллигенцию, которая могла бы что-то сделать.

И вот этот «красный человек», который только что вышел за ворота лагеря, начал делать то, что умеет — воевать, убивать, воровать, делить эту страну. Беларусы не успели, а в России просто разрывали на куски этот пирог.

Поэтому марши у нас были красивые, но время нам попалось очень жестокое, — резюмировала Алексиевич.

Причина сегодняшних страшных репрессий в Беларуси, по ее мнению, также уходит корнями в советскую историю.

— Часто говорят, что Лукашенко не может простить нам страх, который пережил в первые дни, и он действительно боялся. Но я думаю, дело не в этом.

Он тоже «красный человек». Он не знает, что делать, и делает только то, что умеет — унижать, убивать, сажать в тюрьму. У него нет другого знания жизни, это все, что он знает.

Ему кажется, что сильное государство — это и есть страх, в котором он будет держать народ. Потому что ничего другого он не знает. Это абсолютно советское понимание. Я ни разу не слышала от него ни одного слова прорыва в какую-то новую реальность.

Ведь то, что мы — маленькая страна, это наш плюс. На таких маленьких пространствах легче сделать социал-демократию, чем в России. И это можно было сделать, но, во-первых, у Лукашенко не было нужных знаний, во-вторых, я никогда не видела у него сильной команды.

Команду в то время надо было делать из историков, из молодых политиков, из людей, которые имели силы и энергию прорваться в новое время.

Надо было прорваться в этот большой мир, который гудел где-то там за границей. Когда мы стали ездить на Запад, увидели, как устроена там жизнь.

У меня есть надежда на то, что сейчас мы, глядя на всю эту жизнь, научимся чему-то, и, когда вернемся домой, может быть, что-то сделаем. Ведь мы уже несколько лет смотрит на то, как люди это делают здесь.  

Я жила в Швеции, Германии, Франции — там много социализма. Мы же только говорили об этом, а что это такое, не знали. Мы оказались людьми без знания будущего.

Для того, чтобы строить будущее, мне кажется, надо знать, какие шансы у твоей страны, на что ей можно опереться, чем она сильна, что потеряла за ход истории.

И нужно находить этих людей, которые действительно могли сделать новую Беларусь. Они есть, но ставка была сделана на страх, на тех, кто боится, на то, как сделать, чтобы было страшно.

Как-то Лукашенко заявил: мол, зачем нам иностранные языки. А сколько языков знает его сын? Языка три он выучил, кажется. Почему Коле нужно, а другим нет? И такое неуважение к стране, к людям на каждом шагу.

И это унижение тюрьмой, условиями содержания, о которых рассказывают люди, я сейчас многих записываю. И о том, как их арестовывают, когда пожилую женщину ставят на колени, пока идет обыск.

Это все большая историческая травма, и так это не пройдет, — говорит писательница.

Алексиевич так объясняет разное отношение к войне русских и беларусов:

— Это здорово, что мы не вступили в войну. Недавно ехала в поезде и рядом ехал молодой человек из Твери. Говорит: «Ненавижу хохлов». Спрашиваю: за что? «Ненавижу и все». Говорю: так у вас же есть голова, за что все-таки? «Ненавижу и все».

От беларуса я никогда ничего подобного не слышала, ни от одного. Ведь не случайно у нас были такие красивые марши без крови. Наверное, это связано с нашей историей. Беларусы не готовы охотно и быстро убивать.