«Когда вышли из тюрьмы, сказал поляку: «Ты же понимаешь, что теперь мы стали белорусами»

— В какой-то момент в том самом автозаке я понял, что все мы —свидетели преступления, и нам обязательно нужно сохранить данные друг друга. Поэтому придумал хэштег, и после освобождения мы по нему нашлись, — говорит израильтянин Александр Фруман, прошедший через пытки белорусских силовиков в августе 2020 года.

Пережив ужасы омоновских автозаков, Советского РУВД и жодинской тюрьмы, Александр не просто отказался забыть об этом, но и решил установить личности всех, причастных к произошедшему.

Специально для «Салідарнасці» он еще раз восстановил хронологию самых страшных в своей жизни событий и поделился выводами, которые сделал.

— Когда зимой 2020-го мы покупали билеты в Беларусь, я даже не знал о выборах, — рассказывает Александр, с 1998 года проживающий в Израиле, как собирался с семьей отдохнуть на малой родине. — Весной услышал в новостях и даже улыбнулся, предполагая, что это будут не выборы, а очередное переизбрание Лукашенко.     

А потом увидел видео с очередью на Комаровке из желающих оставить подпись за альтернативного кандидата. Особенно меня впечатлило то, что она завернула за приборостроительный завод.

Я вырос в том районе и, вспомнив расстояние, оценил масштаб. Такого в Беларуси раньше точно никогда не было. Потом стал интересоваться кандидатами, много читал, смотрел.

«Смотрите, у нас тут гражданин Израиля! Приехал нам страну рушить!»

— Когда 7 августа летел в Минск, понимал: возможно, стану свидетелем исторического момента. Специально снял квартиру в центре города возле цирка, чтобы наблюдать за происходящим. Отдавая себе отчет в том, что я иностранец, участвовать ни в чем не собирался, — подчеркивает собеседник. 

Почти всю ночь с 9 на 10 августа, он провел на балконе, с недоумением глядя на то, как на проспекте Независимости задерживали людей. Сначала их отводили в обычные желтые автобусы (такие же, как днем работают на городских маршрутах), а потом к ним подгоняли автозаки таким образом, чтобы из окон не было видно, что там происходит.

Предположить, что меньше, чем через сутки, он сам станет не только свидетелем, но и участником всех драматических событий, Александр не мог.

— На следующий день, 10 августа, прогулявшись, мы специально решили вернуться в квартиру до начала протестов. Напротив нашего дома снова стоял желтый городской автобус, а возле него — много щитов с надписью «Міліцыя».

Я решил сделать кадр на телефон. И тут из автобуса выбежало 5 или 6 омоновцев — все в черном, с черными масками на лицах —скрутили меня и начали избивать прямо на глазах у жены, а потом забросили в тот самый автобус.

Они кричали: «Ты фотографировал автобус, чтобы спланировать нападение!». Я опешил, пытаясь поднимать руки вверх, чтобы показать, что я не представляю угрозу и не сопротивляюсь.

Несколько раз повторил, что я гражданин Израиля, и попросил связаться с посольством. В ответ услышал дикий мат и грубые антисемитские шутки о том, что я не до конца прошел обрезание, и мне его надо «повторить».

Не прекращались угрозы: «Если будешь продолжать качать права и требовать звонить в посольство, не выйдешь отсюда». Автобус стоял в центре города, и они продолжали хватать рандомно тех, кто проходил мимо, и бросать к нам.

Например, я видел, как парень вышел из магазина с пакетом — и его загребли. Они перекрыли тротуар и вход в метро, были люди, которые подходили и спрашивали, как им пройти к своим домам, им отвечали: «Сейчас объясним», хватали и избивали.

Некоторым мужчинам связывали руки пластмассовыми сцепками, одного пристегнули к поручню. Очень издевались над парнем, который на велосипеде не вовремя затормозил, его били, связав руки и ноги и прямо наступив на него. Кричали, что он «закладчик наркотиков».

В какой-то момент они думали меня отпустить, попросили удалить фотографии. Я не смог, потому что не работал интернет, тогда меня обозвали «израильским шпионом» и оставили в автобусе. Жена стояла на том же балконе, где ночью мы были вместе, и все это видела.

Среди тех, кого вкинули в наш автобус, был сотрудник ООН и лидер группы «Drum Ecstasy» Филипп Чмырь, вообще компания подобралась солидная: психолог, учитель, сотрудник музея, музыкант, фотограф. Были и двое обычных работяг, которые после смены забежали в соседний магазин и потом собирались «отдохнуть» в сквере рядом.

За несколько часов мы все познакомились, играли в города и гадали, что с нами будет, — вспоминает собеседник.

К восьми вечера приехали автозаки. Силовики стали в «коридор» и избивали задержанных, которые переходили из автобусов, продолжает делиться Александр.  

— Мне попало возле колена и в плечо, еще от одного удара я увернулся. В «стакан» на четверых нас запихнули десять человек, а потом по дороге добавляли еще.

Где-то рядом оказалась женщина, она кричала, что у нее сердечный приступ, что ей не хватает воздуха — омоновцы смеялись.

В Советском РУВД, куда нас привезли, выходили снова через «коридор» из дубинок. Всех 62 человека поставили во дворе вдоль забора. Головой нужно было упереться в забор, опустив ее на уровень живота, руки можно было держать или на голове, или над головой ладонями наружу, ноги на ширине плеч.

В такой позе людей я видел только в криминальной хронике, так задерживают серьезных преступников.

При этом между забором и тобой по земле тянулась колючая проволока, не удержаться на ногах — означало упасть прямо на нее. К счастью, такого ни с кем не случилось. Но и без этого хватало ужасов.

Сзади к каждому подходил омоновец, бил по голове и требовал опустить ее еще ниже. Когда он ударил меня, я снова повторил, что иностранец, тот с усмешкой дубинкой ударил меня еще и в живот, а потом повернулся к сослуживцам: «Смотрите, у нас тут гражданин Израиля! Приехал нам страну рушить!».

Одна из самых шокирующих сцен: сотрудник РУВД, такой холеный, в праздничной форме подошел к парню с сильно распухшей рукой, было понятно, что она сломана, в месте перелома взял ее, со всей силы ударил о забор и крикнул: «Руки над головой!».

Была женщина, которую задержали вместе с мужем. В интернете есть видео, на котором его сильно избивают, а она с сумкой кидается на омоновцев. Эта женщина была единственной среди нас и ее заставляли стоять, как всех.

В какой-то момент у нее началась истерика: «Я голосовала за Лукашенко вчера, а сегодня здесь стою, опять за Лукашенко!». Не знаю, что на них подействовало, но ее отпустили.  

Еще у них был пунктик, они спрашивали у всех возраст, и на тех, кому было меньше 25 лет, ругались, мол, как вы можете хотеть вернуть конституцию 1994 года, когда вас на свете еще не было. Странная логика, интересно, знают ли они, сколько лет американской конституции.

Был среди нас парень — инвалид II группы с психическим расстройством, ребенок в теле 20-летнего человека. Они у него тоже все хотели добиться, сколько ему лет. А он правда не знал. И они зверели и били его. Потом его, кстати, осудили на 10 суток, недееспособного человека.

Привезли еще одного парня, и за ним приехало ГАИ. Не знаю, что там вышло, но те предупредили рувдэшников, мол, «к нему особое отношение». Его сначала сильно избили, а потом, когда нам давали полтора литра воды на всех 62 человек, и кто-то успевал сделать по глотку, его милиционер вообще пропускал.

Позже нас по одному начали водить в туалет, ему сказали: «Ты не пойдешь».

Атмосфера в том внутреннем дворе РУВД была очень тяжелой, давящей. Вынесли парты, за которыми женщины в форме переписывали нас и наше имущество.

Кругом фонари, лают собаки, по периметру все стоят в растяжке, один мужчина лежит на земле, у него вроде поврежден позвоночник, и через него всех заставляют переступать — через живого человека.

Из самого РУВД раздаются истошные крики людей, над которыми издеваются. От всего этого можно было сойти с ума. Я думал, если бы у меня зрение стало черно-белым, это был бы реальный фильм о войне.

Ну и постоянная ругань, зашкаливающий уровень матов, нас обвиняли в том, что мы предали родину, что нам платят по 150 евро, постоянно предупреждали, что мы находимся на режимном объекте, где, не задумываясь, откроют огонь на поражение, — вспоминает собеседник «Салiдарнасцi».

Весь этот кошмар, по его словам, продолжался до 4 часов утра. Всего во дворе РУВД Александр простоял не менее 16 часов. Перед рассветом к побоям и страху добавился холод, практически все задержанные были в шортах и майках, на многих одежда была разорвана.

— Ближе к 4 утра привезли ребят с «Риги», их называли «сургановские». Все РУВД переключилось на них, судя по чудовищным крикам и стонам, их сильно избивали.

В 11 утра подъехали два автозака, в один буквально загрузили «сургановских», также туда отбирали тех, кто чем-то выделялся внешне: парней в одежде с национальной символикой, с длинными волосами, с татуировками.

То, что пережили при этапировании мы, лично мне напоминало действия гестапо. Чтобы уместить 29 человек на полу автозака, нас просто бросали друг на друга. При этом все были на коленях, руки за спиной, голова — в пол. То есть мои колени были на полу, а тело — на другом человеке. Точно так сверху кого-то закинули на меня.

Подо мной лежал парень довольно крепкого телосложения, потом мы оказались с ним в одной камере. Он бывший солдат из президентской роты почетного караула.

Видимо, ему не хватило воздуха, и он потерял сознание. Его вытащили, побили по щекам, полили водой, он пришел в себя, и теперь уже его бросили на меня.

Пожалуй, эта груда тел, в которой кто-то задыхался, кто-то терял сознание, кто-то обмочился, была самым ужасным моментом. Все тело ломило, страшно болели колени, духота, а наши надзиратели захотели «караоке».

Они «заказывали» песню, а мы должны были ее петь. Заставляли петь «Перемен» Цоя и песни Стаса Михайлова. Тех, кто жаловался, снова избивали. Если не могли достать кого-то, становились прямо на наши спины, чтобы дотянуться. В мою спину тоже кто-то со злостью вдавил ботинок, чтобы было больнее, — рассказывает Александр.

«Я провел в этом аду 78 часов»

Он признается, что впервые за эти сутки столкнулся с человеческим отношением именно в Жодино.

— За все время пребывания там я не получил ни одного удара. Там же впервые услышал человеческую речь, без криков и мата. Правда, врач, которая должна была оценивать наше состояние перед направлением в камеры, ни у кого не спросила о самочувствии. Только тем, у кого были синяки на лицах, дала аспирин.

Зато встретивший нас надзиратель поинтересовался: «Ребята, все в порядке, есть жалобы? Сейчас принесу ведро, если кто хочет в туалет, потерпите полчасика, и мы расселим вас в камеры — там вам будет спокойней». Мы выдохнули.

В 8-местной камере нас было 18 человек. Там, конечно, была ужасная антисанитария, грязь. Но мы попросили тряпку и вымыли полы, потому что часть спала на полу. Я невысокий, поэтому сразу вызвался спать на столе, чтобы другим было больше места.

Надо сказать, что, несмотря на все пережитое, атмосфера у нас была классная — просто невероятная солидарность! С нами в камеру попал тот самый парень-инвалид, мы его постоянно обтирали, чтобы ему не было жарко, так как он расчесывался в кровь.

Старались давать ему больше еды, общались с ним, чтобы он чувствовал поддержку. И этот парень был действительно доволен таким вниманием.

Кстати, первый раз нас покормили 12-го числа утром, а забирали всех с 8 по 10-е. Из хлеба мы слепили шашки и нарды, пели протестные песни, много обсуждали: историю, философию, армию. Какие интересные люди среди нас оказались! Интересные и очень достойные, — подчеркнул Александр.

Среди его сокамерников был и польский журналист Кацпер Синицкий, которого зверски избили во Фрунзенском РУВД.

— Это невероятный человек, интеллектуал, полиглот, прекрасно знает русский и еще несколько языков. Его избивали, приговаривая: «Вы, поляки, приехали нам тут страну рушить. Вы там все в Европе геи, пи*****ы. Че вы сюда прете?».

Мы с Кацпером уговорили надзирателя дать нам карандаш, нашли за батареей обрывки газет и сразу стали записывать все подробности.

13 августа заключенных начали выводить на суды. Судьи никого не слушали, просто штамповали приговоры, давали стандартные сроки административного ареста — от 5 до 15 суток.

Один мужчина получил выговор от судьи за то, что говорил с ней по-белорусски.

Не осудили только меня и Кацпера. Его вызывали двое сотрудников спецслужб, расспрашивали, где был, что видел. Сказали, что на самом деле Беларусь любит поляков, и что им жаль, что с ним так обошлись.

В 9 вечера нас с Кацпером выпустили, я провел в этом аду 78 часов. Выходя, обратил внимание на сотрудников тюрьмы: у них глаза были красные, замученные. Они ведь тоже все эти дни не отдыхали, бегали, боялись.

На самом деле, они там сидят, а не мы. Одному из нас кто-то из надзирателей даже сказал: «Ребята, не сдавайтесь, мы с вами».

«Спросил у омоновцев, сколько им нужно денег для нормальной жизни»

— За воротами нас ждало несколько сотен человек, выхожу — и все тянут ко мне экраны телефонов с фотографиями пропавших близких людей.

Первым делом после освобождения я еще с одним мужчиной поехал к маме парня-инвалида, успокоили ее, рассказав, что с ним все в порядке.

Через несколько дней мы собрались почти со всеми  сокамерниками в кафе. За соседним столиком сидел Максим Знак. Мы с ним поздоровались, и он тогда еще сказал: «Каждый порядочный человек должен побывать в Жодино».

— В одном из интервью вы признавались, что за эти несколько ужасных суток заболели «беларушчынай».

— Когда мы вышли из тюрьмы, я сказал Кацперу: «Ты же понимаешь, что теперь мы стали белорусами».

Белорусы мне всегда казались немного инфантильным народом, слишком терпеливым. А тут я увидел, как они готовы бороться, увидел людей, которые, несмотря на такую агрессию, продолжали выходить на протесты.

Конечно, я был очень восхищен белорусами, особенно женщинами. Когда меня освобождали, увидел в коридоре заплаканную девушку, поменялся с парнями местами, стал к ней ближе, и мы немного успели поговорить.

Она оказалась преподавательницей из БГУ, рассказала жуткие подробности своего пребывания в той самой известной четырехместной камере на Окрестина, где держали 60 женщин.

Когда вернулся домой, повесил на балконе БЧБ-флаг, который мне подарили в Беларуси, выучил «Пагоню» и «Магутны Божа».

— Вы еще смогли установить личности всех сотрудников силовых ведомств, с которыми столкнулись. Как вам это удалось?

— Во-первых, у меня было много свидетелей. В интернет утекло много баз. Мы тщательно вспоминали все: наши конвоиры и сотрудники РУВД иногда обращались друг к другу по имени, кто-то даже по фамилии. Некоторые снимали маски.

Я сам стал фиксировать отдельные моменты в памяти почти с самого начала, пытаясь понять психологию и мотивацию этих людей.  

— Вы были еще в состоянии что-то запоминать и анализировать?

— Я везде пытался обозначить, что я иностранец. Думаю, в некоторые моменты это меня спасало. Например, в РУВД я не подписал протокол, и меня не били за это, а других били.

Кстати, мы немного успели пообщаться с нашими конвоирами, пока автозак полтора часа стоял в очереди, чтобы подъехать к жодинской тюрьме.

Тогда, устав зверствовать, они даже разрешили нам сесть на пол, потом достали контейнеры с едой и стали есть, обсуждая, как им вкусно. А перед ними сидели измученные избитые люди, не каждому из которых за последние сутки досталось даже по глотку воды.

— То есть они зверски избили столько людей, наиздевались от души, а потом сели и спокойно ели?!

— Да, свое отношение они объясняли пропагандистской легендой о «100 омоновцах с проломленными головами», за которых следовало мстить. Никаких подтверждений этим данным я не нашел впоследствии.

Кто-то спросил, сколько им платят. Они ответили, мол, не думайте, что мы тут из-за денег. Один даже похвастался, что пошел работать в ОМОН, потому что не хотел сидеть на шее у родителей.

Я спросил, сколько им нужно денег для нормальной жизни. Кто-то назвал цифру 2 тысячи рублей, из чего я понял, что платят им намного меньше.

Потом я немного описал, что такое нормальная жизнь среднего класса в нормальной стране, с поездками за границу на отдых, семейными ужинами в кафе, с возможностью, например, ездить на матчи любимой команды по всему миру и т.д. Вообще, когда рассказывал, как живут люди в Израиле, они искренне удивлялись.

Поразили женщины в РУВД, которые спокойно наблюдали за всем происходящим. Мы тоже их всех установили, одной я даже позвонил, но попал на ее маму. И та мне сказала, что мало нас били, нас всех надо было перестрелять.

— Вы пытались возбудить дело, еще будучи в Беларуси.

— Мне сняли побои в медцентре и, как положено, сообщили об этом в милицию. В день отъезда 25 августа мы с адвокатом подали заявление в генеральную прокуратуру. Его перенаправили в СК Ленинского района Минска.

Оттуда мне позвонила следователь, спрашивала подробности про побои, где и как я их получил. Потом дело забрал себе начальник СК и мы с ним еще какое-то время переписывались по е-mail.

Понятно, что никто никакого дела не заводил ради меня. Но зато я собрал все материалы, а у таких дел, насколько мне известно, нет срока давности.

— Как вы относитесь к тому, что сейчас происходит в Беларуси? Продолжаете ли переживать за нашу страну?

— Сейчас однозначно белорусские власти на стороне зла. Я внимательно слежу до сих пор за всеми событиями, очень переживаю.

В августе прошлого года меня пригласили на Вильнюсскую конференцию в составе организации «Белорусы зарубежья». Стал  представителем «Народного посольства Беларуси» в Израиле.

Понимаю, что я свидетель важных событий, о которых не имею права молчать. Поэтому продолжаю здесь рассказывать людям, что на самом деле происходит в Беларуси.

А при смене власти я бы с удовольствием получил белорусское гражданство, хоть у меня и нет белорусских кровей, но ведь тогда мы с поляком решили, что стали белорусами, не по крови, а по ощущениям.