«Мама, если исчезну на долгое время, значит, я в ШИЗО за отказ шить форму для силовиков»

Фото Наша Нiва

Ольгу Класковскую обвинили по ч.1 ст. 342 УК РБ («Групповые действия, грубо нарушающие общественный порядок») и приговорили к двум годам колонии. Она отбывает наказание в Гомельской колонии №4.

— Последнее письмо от дочки датировано 12 апреля. В нем она предупредила: «Мама, если я исчезну на долгое время, (не будет ни писем, ни звонков), значит, я в ШИЗО, потому что отказалась шить форму для силовиков». Это было написано буквально на клочке бумаги, скорее всего, что-то еще из послания оторвали, — рассказывает «Салідарнасці» мать политзаключенной Людмила.

Последнее письмо от Ольги, которое получила ее мама, датировано 12 апреля

С 12 апреля ни собеседница, ни отец Ольги, политический обозреватель Александр Класковский, ни 18-летняя дочь Мирослава, ни другие близкие или друзья не получили от Ольги ни одной весточки.

— Я неделю собирала первую после вынесения приговора посылку — больше 20 кг. Зная о ее болезни, постаралась положить много полезного, витаминов, сухофруктов, орехов, хотелось порадовать сладостями. Олины школьные друзья помогли отнести это все на почту, упаковать. Однако спустя три недели посылка вернулась, — делится Людмила, едва сдерживая слезы.

Отчаявшись посылать письма и телеграммы безответно, она наняла адвоката из Гомельской коллегии, в надежде, что хотя бы он сможет увидеть Ольгу и узнать, что с ней происходит.

— Договор я заключила в конце апреля, с тех пор адвокат пять раз пытался посетить Олю, но так и не добился свидания с ней. На все его запросы ему отвечают одно и то же, что допустить его на встречу не представляется возможным, потому что «осужденная находится в карцере и не написала заявление на свидание с ним». Но она же не знает, что появился адвокат!

Я дала Оле телеграмму с его данными и объяснила, что нужно сделать. Адвокат также написал ей. Также он побывал у замначальника колонии по идеологии и просил его предоставить Оле возможность написать это заявление, чтобы встреча состоялась. Но и после этого все попытки встретиться с дочкой были безуспешными.

При этом защитник попал на прием в УДИН МВД по Гомельской области, где ему подтвердили, что нахождение осужденного в карцере не является препятствием для встречи с адвокатом, — говорит мать Ольги.

Она очень переживает за состояние здоровья дочери.

— При задержании 14 октября Оля была сильно избита и доставлена в 5 ГКБ с сотрясением мозга и закрытой черепно-мозговой травмой. После оказания первой помощи врачи не считали ее состояние нормальным, но конвоиры все равно увезли ее на Окрестина.  

Вследствие травмы у нее начало ухудшаться зрение, не прекращаются головные боли. А после карцера в Жодино, где она промерзла, обострилось заболевание по гинекологическому профилю. Там, в Жодино, куда она была этапирована с Окрестина, за какое-то нарушение ее посадили в карцер. А осенью было очень холодно и сыро, Оля рассказывала, что сидела по щиколотку в воде и сильно простудилась. После этого попала в местную больницу.

Затем снова был этап в Минск на суд, и там состояние ее здоровья ухудшилось еще сильнее. Мне позвонил начальник медсанчасти СИЗО-1 и попросил, чтобы срочно привезла необходимые лекарства. Потом я смогла добиться обследования Ольги  специалистами, после чего ее доставили в 5 ГКБ, где было оказано лечение с хирургическим вмешательством, — рассказывает Людмила.   

Когда Ольга находилась в СИЗО-1, родным даже удалось добиться свидания.

— Она вышла и начала плакать, я ей: «Не надо, я же держусь», а она: «Мама, я плачу не потому, что мне тяжело или плохо, а потому что давно тебя не видела». Выглядела она тогда очень бледной, осунувшейся, круги под глазами. Правда, потом стала улыбаться, подбадривала меня, — вспоминает собеседница «Салідарнасці».

В январе родным стало известно о еще одной госпитализации Ольги, после чего им сообщили, что ее «состояние здоровья удовлетворительное и что в специализированной медицинской помощи в учреждениях здравоохранения она больше не нуждается».

— 2 марта Олю этапировали в Гомельскую колонию. Как потом она мне рассказала, забрали на этап прямо из-под капельницы (в то время проходила очередной курс лечения в связи с ухудшившимся состоянием здоровья).

В Гомель Оля ехала вместе с Натальей Херше, сейчас они в разных отрядах. И Наталья тогда написала своим родственникам, с которыми мы общаемся, что Оля выглядела очень нездоровой.

Как потом я узнала, с 3 марта по 2 апреля Оля снова находилась в медсанчасти колонии, где ей оказывали лечение с хирургическим вмешательством. Меня снова попросили прислать ей необходимые препараты. А потом началось это затяжное молчание и я просто медленно схожу с ума от неведения, что с ней, — плачет Людмила.

Мама политзаключенной отправила обращение начальнику колонии, в котором просила разъяснить, что происходит, и предоставить хоть какую-то информацию.

— Он ответил, что Ольга «отказалась выполнять сменное задание на производстве, не выполнила законные требования представителя администрации, и поэтому к ней была применена мера взыскания в виде лишения права на получение посылки или передачи», — цитирует Людмила. — В этой колонии швейное производство, но сначала они шили какие-то сумки, потом ей дали задание шить эту форму. А Ольга — очень принципиальный человек, за что и страдает часто.

Так поняла, что она отказалась выполнять это задание, чем «нарушила порядок отбывания наказания». В объяснении, как пишет начальник, «она признала свою вину, однако в содеянном не раскаивается, поэтому было принято решение о применении к ней меры взыскания в виде выдворения в штрафной изолятор». 

На комиссии ей была повторно разъяснена необходимость соблюдать правила внутреннего распорядка, но, как он указывает, «должных выводов она не сделала». Также он сообщил, что, уже будучи в карцере, Оля «была невежлива с работниками учреждения», и поэтому ей продлили срок нахождения в ШИЗО на 10 суток. Я не знаю, сколько времени за этих полтора месяца она  провела в карцере в этих невыносимых условиях, — снова сквозь слезы говорит мать.  

В полученном от начальства колонии послании среди бездушных канцеляризмов она увидела тревожные моменты.   

— В письме утверждают, что, согласно медицинскому заключению начальника медсанчасти, Ольга Класковская по состоянию здоровья может содержаться в ШИЗО, но дальше там же сообщается, что до этого она неоднократно попадала в медсанчасть и ей требовалось наблюдение врачей.

Сейчас, говорится в письме, медработник посещает Олю  ежедневно, и при этом «необходимости приостановления данного взыскания по причине плохого физического состояния нет». Более того, я сравнила даты, и оказалось, что она была помещена в карцер на следующий день после выписки из госпиталя, — отмечает Людмила. 

Собеседнице также сообщили, что тем, кто находится в штрафном изоляторе, запрещаются свидания, телефонные разговоры, приобретение продуктов питания в магазинах, посылки, передачи и письма. Половину обращения Людмила посвятила нарушению законного права ее дочери на получение юридической помощи.

—  Но на этот вопрос ответа нет вообще. Поэтому я написала  жалобу в УДИН по Гомельской области. А начальник колонии подчеркнул, что отбывание наказания осуществляется в порядке, установленном законом РБ, и что «факты нарушения прав вашей дочери подтверждения не нашли», — снова цитирует собеседница.

Получить возможность написать письмо Ольга сможет только вернувшись в камеру. Ее адвокату удалось выяснить, что это может произойти 22 мая. При этом возможности получать посылки политзаключенную лишили до 12 июля.

Известно также, что шить форму силовикам отказалась и политзаключенная Наталья Херше, и ее также лишили возможности получать письма.    

Еще до помещения в карцер Ольга писала, что получает много писем, причем, не только из Беларуси, но и из России, и из зарубежья.

— Она очень радовалась этому, просила прислать ей конвертов, чтобы отвечать. Правда, отдавали не все, несколько раз Ольгу вызывали, составляли акт об уничтожении, в том числе и моих писем, и уничтожали их на глазах. Объясняли тем, что якобы «там содержится ненормативная лексика». Это я, человек с высшим образованием, буду писать в письмах к дочери ненормативные слова!? — недоумевает Людмила.

Она говорит, что до суда все время выписывала дочке разные периодические издания, некоторые доходили.

— После суда для меня стало неожиданностью то, что индивидуальную подписку осужденных на периодическую печать организует администрация учреждения. Подписка другими лицами, в том числе близкими родственниками, также их направление в письмах и посылках, действующим законодательством не предусмотрена. Так мне написал начальник колонии.

Он уточнил, что администрация самостоятельно организует подписку на издания, за исключением тех, которые пропагандируют войну, разжигание национальной, религиозной розни, насилие и т.д., — отметила собеседница.  

Людмила подчеркивает, что Оля «очень убежденный идейный человек», но сейчас у нее сильно надломлено здоровье и она нуждается в специализированном лечении.

— У нее сильный характер, у нее есть принципы, которые она не хочет преступать. Поэтому она отказалась сотрудничать со следствием, не давала на суде никаких объяснений, посчитав все это бессмысленным фарсом. И я ее в этом плане поддерживаю.

Она так держалась на суде, но мало кто знает, что после суда ей вызвали скорую.

Оля изучала историю своей семьи, она гордится своими предками. В одном из писем  она написала: «Мама, опять история повторяется. Опять эти репрессии, опять это все, так страшно. Власти ничему не научились… Я праправнучка Вацлава Францевича Класковского, а он на коленях никогда не стоял. Двадцать лет лагерей, другие издевательства со стороны тоталитарной системы его не сломали. Мамочка, в моих жилах течет его кровь».

Разве мог ее предок представить, что его праправнучка тоже будет сидеть в тюрьме за свои убеждения? Оля, конечно, молодец, я знаю твердость ее духа, ее характера. Но очень беспокоюсь о ее здоровье, вздрагиваю от каждого телефонного звонка, бегу к почтовому ящику в надежде, что там есть весточка, — тяжело вздыхает Людмила.

Узнать хоть что-нибудь о состоянии Ольги хочет и ее дочь, и отец, и все родные. Все очень за нее переживают.

— Мы живем этим ожиданием и можем только предполагать что-то о состоянии ее здоровья. Я совсем не уверена, что мне пишут правду из колонии. По телефону врач отказывается говорить. А на мою готовность приехать меня предупредили, что «администрации может не оказаться на месте», как это уже проделывали не раз с нашим адвокатом, — говорит мать политзаключенной. — Я сама сейчас нуждаюсь в лечении и держусь только потому, что знаю, я нужна Оле. Но я смогу успокоиться только когда услышу ее голос или увижу хотя бы через стекло.